Ле корбюзье город на 3 млн жителей. Ле корбюзье, лучезарный город

Материалами для застройки города являются:
солнце, пространство, воздух, растительность,
сталь, бетон. Их значимость точно соответствует
порядку перечисления. (Ле Корбюзье)

В звании величайшего архитектора ХХ века Ле Корбюзье (настоящее имя - Шарль Эдуар Жаннере) отказывали многие. Великим утопистом его признавали все - и друзья, и враги.

На месте каменных джунглей современных ему индустриальных центров он мечтал построить «лучезарный город», «город счастья», в котором удобно жить, где нет обездоленных. Его мечты питала вера в могучую силу архитектуры, способной сделать мир иным.

Проект ленточной урбанизации Алжира (1929-1930 гг.). Общий вид города со стороны Средиземного моря. Вдоль побережья тянется гигантское здание, на крыше которого проходит автострада

Почти всю свою жизнь Ле Корбюзье провел в поисках места на земле, где бы он мог возвести свой «лучезарный город». Его неоднократно приглашали для планировки и реконструкции ряда городов Европы, Азии, Африки, Южной Америки, СССР. Проекты Корбюзье поражали своей новизной. Но всё это были частности, отдельные здания, в общем-то не менявшие городского облика. Начать с нуля ему нигде не удавалось.

И вот однажды судьба ему улыбнулась. В 1951 году правительство Индии, недавно освободившейся от колониального гнета, пригласило его возглавить строительство новой столицы штата Пенджаб - города Чандигарх. Через пять лет, у гималайских гор, среди зелени бамбуковых и эвкалиптовых рощ, вырос город, полностью освобожденный от трущоб, каждый дом которого имел водопровод и электрическое освещение. Правительственные здания, объединенные в ансамбль, выглядели торжественно, величаво, но без угнетающей человека тяжелой монументальности.

И все-таки создать идеальный город архитектору не удалось. Как ни протестовал Корбюзье, но жилые кварталы пришлось строить, учитывая имущественное и кастовое неравенство, характерное для современной Индии.

Жизненные контрасты исказили замысел архитектора. Чандигарху суждено было остаться гигантским памятником несбыточной утопии. Ле Корбюзье и сам в конце концов пришел к горькому выводу: «Наши города нельзя построить при теперешнем социальном устройстве».

Так рухнула еще одна великая мечта о гармоничном устройстве человеческой жизни. Коммунисты, наверное, скажут, что Корбюзье взялся за дело не с того конца. Что ж, возможно они правы…

Корбюзье скончался 27 августа 1965 года во французском местечке Рокбрюн Кап-Мартен, у Средиземного моря, где он жил в своем летнем домике Le Cabanon.

Эта крошечная резиденция, служившая ему долгое время местом отдыха и работы, представляет собой своеобразный образец «минимального жилища» по Корбюзье. Сегодня у многих россиян это называется дачным хозблоком.

В 1930 году.

Хотя Ле Корбюзье выразил свои идеи относительно идеального города ещё в 1920-х годах в проекте Современный город, во время общения с международными градостроителями он начал работу над Лучезарным городом. В 1930 году он стал активным участником синдикалистского движения и предложил этот проект в качестве социальной реформы.

Принципы Лучезарного города были включены в его более поздний манифест, Афинскую хартию, опубликованную в 1933 году.

Этот утопический идеал лег в основу ряда реальных городских планов в 1930-х и 1940-х годах, кульминацией которых стал проект и строительство первой жилой единицы в Марселе в 1952 году.

Энциклопедичный YouTube

1 / 2

✪ Городские общества в эпоху пост-развития

✪ Золотое сечение в искусстве (13)

Субтитры

История

В конце 1920-х годов Ле Корбюзье потерял уверенность в большом бизнесе, чтобы реализовать свои мечты об утопии, такие как «Современый город» и План Вуазен (1925). Под влиянием идей линейных городов Артуро Сориа-и-Маты и теорий синдикалистского движения он сформулировал новое видение идеального города. Это была утопическая мечта воссоединить человека в упорядоченной среде. В отличие от радиального дизайна Современного города, Лучезарный город был линейным городом, основанным на абстрактной форме человеческого тела с головой, позвоночником, руками и ногами. Проект содержал идею высотных жилых блоков, свободного перемещения и обильных зеленых насаждений, предложенных в его более ранних работах. Блоки жилья были выложены в длинные очереди, входящие и выходящие. С соответствии с пятью отправными точками современной архитектуры , они имеют ленточное остекление и приподняты на столбах-опорах, имеют плоские крыши-террасы и беговые дорожки на них.

Лучезарный город также отсылается к работе Корбюзье в СССР . В 1930 году он написал 59-страничный «Ответ в Москву », комментируя конкурс в Москве . Отчет содержал рисунки с альтернативной моделью для городского плана. Впервые он продемонстрировал свои идеи на третьем совещании МКСА в Брюсселе в 1930 году (но без московских предложений). Кроме того, он разработал проекты Лучезарной Фермы и Лучезарной Деревни.

Распространение идеи

На протяжении тридцатых годов Ле Корбюзье распространял свою идею о новом идеальном городе. Обсуждения на четвертом совещании МКСА на борту корабля «Патрис», направлявшегося в Афины, были включены в книгу Корбюзье «Лучезарный город » (опубликованную в 1933 году). Это, в свою очередь, повлияло на Афинскую хартию .

Между 1931 и 1940 годами Корбюзье выдвинул ряд предложений по градостроительству Алжира . В тот период Алжир был административной столицей французской Северной Африки . Хотя Корбюзье не был официально приглашен разрабатывать план города, он знал, что мэр был заинтересован в нём, поэтому решил попытать счастья. План должен был включать существующую касбу , в то же время учитывать линейный рост растущего населения. Финальный проект, получивший название «Obus Plan », был вариацией Лучезарного города, адаптированной для очень специфической культуры и ландшафта. Он состоял из четырех основных элементов: административной зоны у воды в двух плиточных бассейнах, выпуклых и вогнутых многоквартирных жилых домов для средних классов на склонах над городом, возвышенной проезжей части на оси север-юг над Касбой и извилистого виадука с дорогой сверху, извивающего вниз к побережью.

В 1933 году в Немурсе (Северная Африка) он предложил восемнадцать жилых блоков Unité, ориентированных с севера на юг на фоне гор.

Во время своей поездки в США в 1935 году Корбюзье раскритиковал небоскребы Манхэттена за то, что они слишком маленькие и расположены слишком близко друг к другу. Он предложил заменить все существующие здания одним огромным декартовым небоскребом, оборудованным жилыми и рабочими единицами. Это расчистило бы путь для большего количества парковых насаждений, таким образом соответствуя идеалам Лучезарного города .

Даже в 1940-х годах он пытался привлечь Муссолини и правительство Виши к принятию идеальных городских планов.

Фрагменты из книги Ле Корбюзье «Лучезарный город» (La Ville radieuse, Le Corbusier, 1935). Публикуются по изданию «Ле Корбюзье. Архитектура XX века». Перевод с французского В.Н. Зайцева. Под редакцией Топуридзе К.Т. Издательство «Прогресс». 1970

Человек безмятежно проводил свой отпуск на лоне природы, вдали от города и его обитателей, среди вольных стихий, подвластных лишь вечным естественным законам... И вдруг сразу же, минуя вокзалы, поезда, вагоны, не успев восстановить прежних контактов с миром людей, он переносится на автомобиле в город, в Париж. Потрясение жестокое, больше того - удручающее.

В то время как природа из года в год совершает свой жизненный цикл - рождение, зрелость, увядание, смерть (весна, лето, осень, зима),- в то время как в ней идет непрерывная смена процессов разрушения, очищения и созидания, человек, мнящий себя Разумом; Вселенной., соглашается жить в городах и домах, подверженных гниению (по меньшей мере на 60%), подчиняться омертвевшему распорядку, установлениям, давно уже оторванным от древа жизни, прозябать в окружении мертвых вещей. Все его движения, жесты, мысли - все это в угоду какому-то хламу, немыслимо безобразному домашнему скарбу (единственное исключение составляют заводы).

Природа - вот что мы должны взять за образец.

Наше отступничество - вот в чем преступление.

Вести здоровую жизнь - значит создать вокруг себя разумную, чистую среду, благоустроенный мир.

Только портные, сапожники, прачки помогают человеку сохранить за собой право считаться Разумом Вселенной.

Август, 1932 г.

1919 год. В Париже занялась заря новой великой религии: бизнес! Добывать деньги, побольше денег - все к этому сводится: рост числа предприятий, оживление деловой активности, интенсификация труда. The right man at the right place (Нужный человек на нужном месте (англ). и т. п.

Разговор с моей секретаршей:

Итак, мадемуазель, вы не можете являться на работу вовремя, к половине девятого?

Она в отчаянии:

Я живу в пригороде: вокзалы, давка пропустишь один поезд...

Ах вот в чем дело, я не знал, что вы живете за городом...

Набравшись смелости, она продолжает:

Послушайте, вы даже не можете себе представить, что это такое: в поездах адская давка, и утром, и днем, и вечером. Пристают всякие типы; народу ведь как в метро, вот и приходится терпеть их шуточки!

Чтобы попасть на поезд 7.45, приходится идти пешком больше двадцати пяти минут, на некоторых дорогах завязнуть можно. Когда идет дождь и особенно когда ветер, какой-то ужас. Вдобавок зимой эти темные ночи.

Я встаю в пять часов, стираю себе на завтра чулки и сорочку, глажу платье, завтракаю.

А вы не могли бы заняться этим вечером после половины седьмого?

Половина седьмого, вы говорите? К половине шестого я только кончаю разбирать почту и заглядываю к вам, вы заняты с каким-нибудь посетителем. И только в шесть часов или даже в шесть двадцать пять вы вызываете меня в кабинет; десять-пятнадцать минут у вас уходит на подписывание бумаг. После этого вы думаете: «Теперь она свободна, может отправляться домой». Но ведь надо еще отправить корреспонденцию. Бегу на почту. На семи часовой можно и не рассчитывать. Прибегаю на вокзал. На перроне толкотня, вагоны набиты битком. Жду следующего поезда: 7.30 или 7.45.

Домой попадаю в половине девятого - в девять. Надо ужинать.

Сделать что-нибудь по дому? Я уже вся вымоталась и изнервничалась, с пяти утра на ногах, уже нет никаких сил за что-нибудь взяться...

Меня чрезвычайно заинтересовал этот ежедневный распорядок, который раскрыл мне столько людских забот.

Но хотя бы по воскресеньям вы, наверное неплохо проводите время у себя за городом.

По воскресеньям - сплошной ужас. Страшная скука! Поймите, я не вижу никого, никого, никого; у меня нет никаких знакомых.

Ну, это вы преувеличиваете, нельзя же быть до такой степени одинокой, особенно если учесть, что вы красивая девушка.

Вот уже десять лет, как я ежедневно езжу в Париж. Моя мать - пожилая женщина, у нее часто бывает плохое настроение, это от отчаяния: нам ведь приходится на всем экономить. У матери есть кое-какие знакомые, из тех, кого она встречает, когда ходит за покупками. У нас есть и родственники в других пригородах. Поехать к ним - значит снова садиться в битком набитый поезд. На это уже не хватает сил. А по соседству ничего интересного: у всех вокруг такая же убогая жизнь. Конечно, можно пойти на прогулку, но в пригороде от этого не получаешь большого удовольствия. Пригород - это не деревня.

Я хотела бы познакомиться со своими сверстниками. Молодые люди? Но где и когда я могу их встретить? Поймите же, у меня нет никакой возможности познакомиться с кем-нибудь из молодых людей. В поезде? Если бы вы знали, к чему это обычно приводит... Вся моя молодость прошла в поездах. Целых десять лет. Это началось, когда мне было семнадцать. Часто нападает страшная тоска, пускаешься в какое-нибудь приключение, но из этого ничего хорошего не выходит, остается только горечь и разочарование. Я все время заставляю себя верить, что в один прекрасный день все изменится, произойдет какая- то неожиданная встреча, чудо. Что делать, надо же сохранять хоть какую-то надежду!

В общем, жизнь не из веселых. Если бы вы знали, как мне все это опостылело!

Я был потрясен. Раньше такие парижские пташки казались мне живыми, изящными, веселыми созданиями, которые всегда держатся с кокетливой уверенностью и шиком, который они умеют создавать каким-то чудом из грошовых вещей.

Вот что приходится терпеть жителям пригородов. Но самое страшное - это полное одиночество в многолюдной сутолоке агломерации огромного города!

О свобода!

Равенство!

В 1922 году меня захватила мечта, с которой я потом уже никогда не разлучался: жить в городе, достойном нашего времени.

Я разработал детальный проект современного города с трехмиллионным населением. Я создал систему новых параметров, новых масштабов в архитектуре. Я предвидел возможность приобщения к насущным радостям бытия: небо, деревья - эти вечные спутники каждого человека. Солнце в доме, небесная лазурь за стеклами окон, море зелени, которое видишь перед собой, пробудившись ото сна, тут же, в городе.

И я сделал эскиз «Плана Вуазен» для Парижа, законченный проект которого я должен был представить на суд общественности в нашем павильоне «Эспри нуво» на Выставке декоративного искусства в 1925 году.

Я постигал новые жизненные ценности и критерии, мысленно представлял себе образ новой будничной жизни, заполненной работой, спортом, раздумьями и насущными радостями бытия. Я часто задумывался над судьбой горожан, проходя по кварталам, протянувшимся от площади Вогезов до Биржи,- по трагически нелепым и скученным, по самым отвратительным кварталам Парижа. На этих улицах люди гуськом передвигаются по узеньким, как нитка, полоскам тротуаров. Я обнаружил, что город обладает чудесным свойством: принуждая людей к общежитию, он делает их более стойкими. Несмотря ни на что, они умеют смеяться, бороться за жизнь, несмотря ни на что, они сохраняют бодрость, способность шутить; несмотря ни на что, они продолжают как-то существовать!

Я создал модель бесклассового города, города, где люди заняты своим трудом и досугом, который отныне стал для них доступным.

Главный архитектор города сурово выговаривал мне: «Вы хотите разрушить красоту Парижа, историю Парижа, священные реликвии, оставленные нам предками. Вы слишком мрачно настроены, видите все в черном цвете. Вы вбили себе в голову, что так больше продолжаться не может. Вы утверждаете, что уже положено начало какой-то новой жизни, иной, чем прежняя. А по-моему, все идет нормально. Нужно только кое-где расширить улицы».

Служебные заботы главного архитектора в огромной степени облегчались роскошным должностным автомобилем с шофером впридачу. Потому-то он был совершенно убежден в том, что с уличным движением все обстоит благополучно. Он даже говорил: «Если движение застопорится, что ж, тем лучше, упраздним автомобили».

Леандр Вайя, который в то время вел в газете «Тан» раздел градостроения, тоже обвинял меня в стремлении разрушить красоту Парижа (имелись в виду те самые кварталы, где дома лепятся один на другой и куда сам г-н Вайя никогда не ходил). «Там находятся,- писал он,- самые красивые особняки XVII и XVIII веков, настоящие шедевры... кованые решетки...»

Сам г-н Леандр Вайя проживает на широкой авеню в одном из западных кварталов.

Уже другой главный архитектор города выступал в прошлом году в печати и в речах против моих разрушительных идей. «Постойте, постойте,- говорил он мне,- вы забываете, что Париж был римским городом, с этим нельзя не считаться».

Миллион человек живот в мрачных трущобах старого Парижа. Еще 1 миллион прозябает в не менее мрачных пригородах. В парке Катони ветхая кирпичная стена, обвитая плющом, свидетельствует о том, что Париж был римским городом.

Все идет прекрасно, эдипы не дремлют.

Равенство!

Братство!

Крупный банкир, собирающийся финансировать новые и радикальные градостроительные мероприятия в городе Алжире, можно сказать держащий к своих руках судьбу всего города, сказал одному из моих друзей следующее:

«Вы хотите, чтобы я встретился с г-ном Ле Корбюзье и чтобы он изложил мне свои идеи и планы относительно будущего города? Я отлично знаю, кто такой Ле Корбюзье, больше того, я ценю его усилия. И все же я не хочу с ним встречаться. Если я его приму, он сможет заставить меня принять его точку зрения, он меня переубедит. Я не имею права позволить себя переубедить...»

Речь шла о полной перестройке одного из самых значительных кварталов Алжира.

Готовится глубоко ошибочное, роковое, трагическое решение. В Алжире я выступал перед местным населением. Мне удалось посеять сомнения в правомерности готовящихся мероприятий, я умолял отказаться от неудачной идеи. От этого зависит судьба города. У Алжира большое будущее.

Я со своей стороны предложил комплексную идею. Она одним ударом рассекает тупик, в который заходит слишком быстро растущий город. Я задумал «лучезарный город», расположенный в центре великолепного ландшафта, небо, море, Атласский хребет, горы Кабилии. Для каждого из 500 тысяч жителей, которые в недалеком будущем составят население этой столицы, достойной нашей эпохи, для каждого из них я предусмотрел небо, море и горы, которые будут видны из окон домов и создадут для их обитателей благодатную и жизнерадостную картину. Для каждого. Таким может быть результат осуществления одного проекта.

Я предложил людям насущные радости бытия.

Но игра уже сделана: фонды распределены. Чтобы принять мой проект, пришлось бы все начинать сначала. Однако вместо излишних финансовых затрат план обещает поразительный рост доходов, часть которых могла бы по¬полнить банковские сейфы.

Как дорого обходятся поспешность и легкомыслие!

Игру ведут деньги: цифры против цифр, сделки против сделок. Суть дела? Перестройка, Алжира? Этим можно заняться потом, в последнюю минуту - специалисты получат соответствующие указания и приказания... из банка.
Насущные радости для всех? Теперь уже некогда этим заниматься, нет времени. Не путайте игру!

ЛЕ КОРБЮЗЬЕ. ГОРОДА.

Ранее говорилось, что Ле Корбюзье был амбициозен. Проектов «одиноких» зданий ему было мало. Он мечтал о городах.

Но сто лет назад мир был иным. Города стремительно наполнялись людьми. С 1810 до 1910 года население Парижа увеличилось в 5 раз, достигнув 3х миллионов. Город застраивался медленнее, чем наполнялся людьми. Плотность населения увеличивалась. Тёмные дворы колодцы. Комнаты, лишенные света и солнца. В город текли огромные потоки грузов, а структура дорог оставалась прежней. Города не успевали снабжаться водой и освобождаться от отходов. Гниющие помойки. Эпидемии. Париж нужно было разуплотнять и санировать.

В 1922 году на Парижском «Осеннем Салоне», Ле Корбюзье представил свой первый крупный градостроительный проект. «Лучезарный город» на 3 миллиона жителей - «La ville radieuse».

Ле Корбюзье. «La ville radieuse»

Это был гимн свету, воздуху и зелени. В центре Ле Корбюзье разместил одновеликие небоскрёбы. Они должны были стоять среди садов, на равном расстоянии друг от друга. Небоскрёбы давали плотность, освобождая открытые пространства для зелени. Тесный и разномасштабный опыт Нью-Йорка он отвергал. В эпицентре корбюзианского города находился вокзал. Аэропланы, машины, автобусы, метро, железная дорога. Позже что-то подобное было осуществлено в Парижском Дефансе, без аэропланов, естественно. Вокруг центра «La ville radieuse» появились 6-ти этажные миандро-образные кварталы, состоящие из тысяч вилленблоков. Эту схему, почти не меняя, он предложил для Парижа. «Plan Voisin», 1925 год. Шла под снос огромная часть кварталов вдоль Севастопольского проспекта. Её заменял новый «лучезарный город».

Ле Корбюзье. Небоскребная реконструкция Парижа « Pla Voisin ».

В наши дни, естественно, встал бы вопрос охраны памятников. Тогда ситуация была иной. Ле Корбюзье, как и иных «прогрессивистов» тех времён, не столько волновали пластические изыски старых кварталов, сколько социальные проблемы. Поэтому он стремился, в первую очередь, «санировать» гниющие, переуплотнённые районы, где в основном, ютилась беднота. Оставляя нетронутым остров Ситэ, и сохраняя наиболее значимые объекты (в основном соборы), он безжалостно сносил всю, как сейчас бы сказали, «средовую» застройку. Предлагая это, Ле Корбюзье прекрасно понимал, что в буржуазно - демократическом Париже осуществить подобное чрезвычайно трудно. Поэтому, когда его позвали в Москву, где господствовала социалистическая диктатура, он решил, что настал его звёздный час. «Вот где думают не о личной выгоде, а о благе народа; вот, где можно единовременно направить огромные средства на создание супергорода; вот, где смогут понять его минималистскую архитектуру» - думал он. Оставляя Кремль, он предлагал снести всё вдоль Тверской и, почти без изменения, переносил на Москву парижский вариант.

Надо сказать, что в тот период жилая застройка Москвы представляла собой угнетающее зрелище. По сравнению с Петроградом (с 1914 по 1924 г. Петербург назывался именно так), многоэтажных доходных домов было очень мало. Город покрывало море разваливающихся деревянных малоэтажек. Без канализации, с дровяным отоплением, водными колонками на перекрестиях улиц и редкими электрическими столбами. Никакого асфальта, булыжные мостовые только кое-где в центре. Недаром, до конца 50тых, Москву называли «большой деревней». С переносом столицы, в город хлынул огромный поток людей. А жильё не строилось. Тёмные, сырые подвалы были набиты людьми. Штучные конструктивистские дома, которые появились позднее, и даже сталинские помпезные «паллацо» не спасали положение. Только хрущёвские пятиэтажки в 60тые, хотя бы частично, решили жилищную проблему.

В те 20тые годы миллионы людей надо было накормить, умыть, дать работу и кров. О массовом спасении памятников никто не помышлял. Старый мир сбирались разрушить, а новый построить. Картезианский проект Ле Корбюзье очень для этого подходил. Но строить, естественно, не стали. Страна была очень бедна. Стройка растянулась бы на десятилетия. Не было стройматериалов. Церкви разбирали «на кирпичи». Не было дров. Деревянные особняки сносили на дрова и при этом гвозди распрямляли, для повторного применения. Даже военные броневики и бронепоезда приходилось «клепать» из металлолома.

Российский народ был далёк от европейских стандартов. Для «деревенской» Москвы корбюзеанский город было слишком креативным. Для москвичей и пятиэтажный дом был строительным чудом. А тут, лес небоскрёбов! Сталин, естественно, прекратил эти капиталистические фантазии. И всё же Мастеру дали построить большой комплекс «Центросоюза» на Мясницкой.

Позже Ле Корбюзье оставил идею «марширующих высоток». Появились планы небольших городов: Злин, Нимур и т.д. В этих проектах он применял однотипные жилые блоки, на манер «марсельских единиц», которые ставил среди зелени в строгом порядке, как военные корабли на рейде.

Ле Корбюзье. Город Нимур.

Многие десятилетия эти проекты являлись объектом бесконечных подражаний в архитектурных бюро, как у нас, так и за рубежом. Но Ле Корбюзье не был бы Великим Мастером, если бы ограничился только этим.

Его увлекла идея пустить транспорт по крышам жилых домов. То есть крыши отдельно стоящих зданий он озеленял, а по домам, сочленённым в линейные системы, предлагал пустить транспорт. Так появились удивительные проекты развития городов Алжира, Монтевидео и Сан Паулу.

Ле Корбюзье. Эксизы реконструкции Сан Паулу и Монтевидео.

Вообще тогда идея активного использования крыш витала в воздухе. Вспомним хотя бы комплекс заводов Фиат, где на крыше сборочного цеха была построена трасса для испытания автомобилей. Но на практике этот приём оказался не жизнеспособным. И дело не только в том, что колёсные вибрации расшатывали конструктивную основу зданий. Связь с землёй, лифтами, стоянками, а также проблемы, касающиеся противопожарных мероприятий, делали «крышные» проекты малоэффективными. Но, несмотря на это, изящный линейный город Алжирского проекта восхищает и ещё многие годы будет восхищать зодчих всего мира.

Как мы видим, Мастер постепенно стал отходить от ортодоксального преклонения перед прямым углом (дорогой людей) и всё более стал увлекаться кривыми линиями (дорогами ослов). На мой взгляд, самая известная градостроительная работа, созданная Ле Корбюзье после «La ville radieuse» - проект города Чандигарха, столицы индийского штата Пенджаб.

Структура города «сетчатая». Но сетка не подчинена жесткой геометрии. Она «живая» и, в меру, криволинейна. Транспортные потоки и пешеходное движение разделены. Город пронизывают озеленённые бульвары свободной планировки. Таким образом, демонстрируется отказ от традиционного, «дорожно - тротуарного» города, господствовавшего в те годы. Простая и логичная градостроительная структура Чандигарха, на многие десятилетия определила принципы проектирования городов. Даже советские микрорайоны, английские, шведские и финские города-спутники испытали на себе влияние чёткой и логичной «чандигархской» планировки.

Ле Корбюзье. Город Чандигарх.

Но Чандигарх знаменит не только городской планировкой. Ле Корбюзье спроектировал и построил уникальный административный центр этого города. Причём неожиданно расположил его на периферии основной планировочной сетки. Фактически за городом. Он декларировал, что потребительские функции должны быть внутри города, а властные вне него. Планировочная структура центра демонстрирует отказ от симметричных схем. В них видно жесточайшее следование совершенно новой системе координат, вытекающей из созданного им Модулора.

Описывать сами здания центра Чандигарха неблагодарное занятие. Возможно, в Индии, подобная пресыщенность пластикой вполне уместна. Но окончательно судить об архитектурных достоинствах этих сооружений, не увидев в натуре, невозможно. Характерно, что эта архитектура не имеет ни аналогов, ни подражаний. Очень важно, что в центре Чандигарха Ле Корбюзье создал уникальный мир пластических форм, который должен был символизировать индусскую национальную архитектуру. Или, что ещё невероятнее, стать ей! «Замах» на создание национального стиля в стране с древнейшими архитектурными традициями очень смелый творческий шаг. Многие считают, что это ему удалось.

Я не был в Чандигархе. Говорят, что через несколько лет после постройки бетон пошел пятнами, перекрытия стали протекать (сильнейшие дожди). Многие части зданий пришли в негодность (примитивные строительные технологии). Одно время центр Чандигарха даже хотели снести. Но сейчас дома приведены в порядок, и этот комплекс стал одним из желаемых туристических объектов.

Вид центра города Чандигарх.

Заканчивая краткую статью о великом Зодчем 20го века, можно добавить, что описываемые работы Ле Корбюзье, это лишь малая толика того, что он создал. Его вклад в архитектуру неоценим. Многие его работы дали начало целым направлениям в архитектуре, например, сложное и многогранное творчество так называемой «американской пятёрки» (1973г): Ричард Мейер, Питер Эйзенман, Майкл Грейвз, Джон Хейдук и Чарльз Гуотми выросло на ранних работах Мастера.

Около ста лет Ле Корбюзье задавал тон в архитектуре, градостроительстве, архитектурной теории, стилистике, живописи и даже скульптуре. Но самое главное, он один из тех, кто положил начало тому безбрежному явлению, которое мы сейчас называем «современная архитектура».

А- жилье; В - отели, посольства; С - складская зона; D - фабрики; Е - тяжелая промышленность; Р - города-спутники (например, местопребывание правительства или Центр социальных исследований); Н - железнодорожный вокзал и аэропорт

зера Говарда был опубликован в 18У8 г., идеи, его вдохновлявшие, уже были сформулированы, обсуждены и приняты как правильное направление планировки новых городов. Его проект основывался на теориях создания кооперативного общества, близких к идеям утописток

Город-сад расширялся концентрическими кругами от административно-торгового и культурного центра к зеленому поясу сельскохозяйственных земель. В центре на отдельных участках располагались гражданские здания и сооружения. Промышленности, жилью и школам отводились специальные территории, разделенные между собой. Размеры города и численность населения регулировались, последняя достигала максимум 30 тыс. жителей.

Джейн Джакобс показала значение плана Говарда в своей книге «Смерть и жизнь великих американских городов»: «Говард выдвинул сильные градоразрушающие идеи. Он считал, что решить проблемы города возможно путем выделения из целого некоторых простых функций и организации каждой из них относительно самостоятельно».

Эта планировочная философия не нуждалась в многофункциональных зданиях. Такая структура рассматривалась как часть обычного городского беспорядка, путаницы, которая должна быть ликвидирована или сведена к минимуму.

От идеи существования городов как жизненной

и социально динамичной среды полностью отказались в начале XX века. Люди не искали путей обновления городов, с помощью многофункциональных зданий; вместо этого они хотели заменить старые города новыми.

Оглядываясь назад, было бы несправедливо характеризовать современных архитекторов, претворявших эту философию в жизнь, как злых демонов по отношению к городу. Такие проекты, как знаменитый Лучезарный город Ле Корбюзье, должны рассматриваться в контексте всей его деятельности. Это было модное и во многом поэтичное выражение более гуманного общества, которое он рассматривал. К сожалению, для жизни в таком обществе необходим был «новый человек», что было нереально. Но, что более важно, воплощение его проекта требовало последовательного рассредоточения существующего города, что не могло быть допущено.

В большинстве этих проектов были особенно наивны представления о политической структуре, в которой они могли быть реализованы.

СИАМ и господство функционального города

Международный конгресс современной архитектуры (СИАМ) был созван в 1928 г. в Сарразе (Швейцария) вследствие неудовлетворения результатами конкурса на здание дворца Лиги Наций в Женеве. Долгожданное официальное признание новой эры в архитектуре и градостроительстве превратилось в мелкие споры между членами жюри, скрывшие реальные различия в идеологических позициях.

Эта неудача побудила архитекторов взять дело в свои руки и организовать международную встречу «умов». Это было необычайное начинание. Впервые ведущие архитекторы всего мира собрались вместе в Сарразе для разработки нового направления архитектуры и градостроительства.

Основной документ СИАМа был создан на IV конгрессе, созванном в августе 1933 г. Участники хорошо подготовились. В результате обсуждения и анализа 33 городов была принята декларация основных"принципов, или Афинская хартия. В ней архитекторы СИАМа отметили некоторую ограниченность идеи города-сада. «С возникновением городов-садов основанное англичанами общее движение за освобождение человека от антигуманной среды современного города рассматривало индивидуальный дом как единственное спасение от сложившейся катастрофической ситуации. К не-счасть"ю, это решение повело за собой разрастание жилых образований и окончательное отчуждение определенных обжитых территорий. Теперь нашей целью будет не рассредоточение городских элементов, а... «аэрация города».

Другими словами, было признано, что индивидуальный дом, будучи сельским понятием, способствующим расточению земли, неприемлем для города. Рациональнее использование многоквартирных домов, освобождающих землю для общественных интересов.

Фраза «аэрация города» была особенно характерной. Она заключала в себе довольно полное преобразование города, несмотря на отказ от «нерассредоточения» городских элементов. Практичес-

ки Хартия отстаивала рассредоточение и функциональное разделение частей города.

И восторженный язык Афинской хартии, и ее убежденность заслуживают особого восхищения, В 99 тщательно сформулированных параграфах Хартия анализировала проблемы города и предлагала довольно ясные пути их решения. «Афинская хартия открывает все двери для современного градостроительства. Она является ответом на существующий городской хаос. В руках властей классифицированная, по параграфам прокомментированная и объясненная Афинская хартия явится инструментом, при помощи которого будущее городов может быть приведено в порядок» (выделено автором).

В ней были перечислены четыре функции городской жизни: жилище, работа, отдых (в свободное время) и передвижение. Определив таким образом эти функции, Хартия далее объясняла их значение в области градостроительства: «Четыре ключевые функции градостроительства требовали принятия специальных мер, обеспечивающих наилучшие условия для развития деятельности каждой функции так, чтоб они... могли принести порядок и организованность в обычные условия жизни, работы и культурных потребностей... Ключевые функции должны быть автономными... Они будут представлять собой базу для освоения территории и размещения сооружений. Застройка городов и населенных мест должна осуществляться на основе широкого использования передовых достижений техники».

Афинская хартия перевела градостроительную философию современного архитектурного движения в программу для строительства. Эта программа оставалась почти неизменно» на протяжении последующих 25 лет, поддерживаемая работами ведущих архитекторов. Зигфрид Гидион выразил лучше других господствующие архитектурные идеи в своей книге «Пространство, время, архитектура»: «Раньше совмещение места работы и жилища было совершенно естественным, но такое сочетание не могло быть перенесено в большие города... Если в наш промышленный век мы не сможем четко разделить функции повседневной жизни, это приведет к смерти большого города».

И в других работах были выражены подобные идеи. Используемые образы напоминают ранние описания промышленных городов как «больных раком». Ле Корбюзье в своей работе «Взгляд на градостроительство» говорил об «Улице, с ее толпой и механизированным ужасом, смертельным врагом детей». Серт в своей угрожающе озаглавленной книге «Могут ли наши города выжить?» выразил похожее отношение к традиционной улице. Он даже дошел до объяснения военных преимуществ (в случае, если наши города будут разбомблены) от создания высотных башен по сравнению с комплексным подходом к ткани города.

Если города действительно представляли собой жестокие загадки, требующие глобальной реорганизации, то, по их мнению, спасти их мог только организованный подход, предложенный СИАМом. Но некоторые в этом сомневались. Были предложены другие пути. Один из них особенно значителен по своему своеобразию и как пример игнорирования Афинской хартии может быть назван Рокфеллер-центр в Нью-Йорке.

Рокфеллер-центр: обновление старого города

В период экономического кризиса, одновременно с разработкой Афинской хартии, для Нью-Йорка был создан значительный проект - Рокфеллер-центр. Он явился важным отправным моментом в градостроительстве, особенно для одного из явно нездоровых городов, обсуждаемых в Афинах. Он продемонстрировал другое, более старое, направление реконструкции в современном городе. Огромный по размерам, он стоит в центре Манхет-тена - средоточии бурлящей городской жизни. Он не может быть определен иначе, как проект многофункционального использования, противоположный доктрине современного движения, предлагавшей разделение функций.

Если мы оставим в стороне его очевидные архитектурные преимущества и посмотрим только на план на уровне улицы, то увидим схему, учитывающую модель традиционной улицы. В центре располагается углубленная площадь - «плаза» - образное и активно используемое общественное пространство. Ниже уровня улицы торговый пассаж объединяет различные здания комплекса системой пешеходных путей, связанных с метрополитеном. С этого уровня также есть выход на общественную площадь. Даже организация поверхности земли, напоминающая традиционную нью-йоркскую улицу, сильно способствовала успеху комплекса и. отличала его от современной функ-ционалистской философии градостроительства.

Заглубленная площадь - довольно необычный пример городской топографии: цветущая долина внутри сухой и плоской сетки улиц Нью-Йорка. Соседство этого праздничного общественного пространства с суровым городским окружением придавало ему привлекательность оазиса. Его можно сравнить с деловым кварталом среди нескончаемой зелени или с башнями, похожими на храмы, овеваемые ветрами.

Проект, законченный до самых мелких и привлекательных деталей, демонстрирует ценность повседневной городской жизни. Усталые покупатели отдыхают около фонтанов, ведущих к площади, служащие офисов загорают на многочисленных озелененных крышах-террасах, посетители довольно изысканных кафе наслаждаются окружающей обстановкой - и все это часть хорошо продуманного и согласованного действия.

Архитекторы, принимавшие участие в выработке Афинской хартии, и многие другие сегодня высказываются за создание большого открытого пространства вокруг здания. Правила, действующие в американских городах, требуют, чтобы здания отступали от красной линии. Здания Рокфеллер-центра были построены вдоль красной линии и сохраняли единство фасада улицы. Высотные башни комплекса отступали от нее, открывая доступ солнцу; его проектировщики думали также о пешеходе, учитывая восприятие улицы и неба.

В соответствии с современными архитектурными теориями здание должно отступать от красной линии как из символических, так и практических соображений, создавая пространство для рекреации. Однако решение центра было противопоставлено современной теории и явилось местом при-

14. Рокфеллер-центр. План на уровне улицы

I- главное высотное здание центра; 2- радио-сити: мюзик-холл: 3- центральный театр; 4 - тощаль Рокфеллер: 5- заглубленная площадь; б - объединенный пресс-центр: 7- гараж: 8 - здание «Интернешнл*: 9, 10 - здания посольств; здание «Бритиш эмпайр» и «Французский дом*

/5. Рокфеллер-центр. Заглубленная площадь. Умелое сочетание городского пространства и городской жизнедеятельности

16. Рокфеллер-центр. Нижний уровень. Вид торговой галереи

17. Рокфеллер-центр. Проект учитывает традиционный характер улицы

18. Примеры интеграции

Вверху слева - конторы; вверху справа - административные учреждения; внизу справа - ремесленные мастерские; внизу слева - производственные предприятия

тяжения людей. По сравнению с ним многочисленные пустынные культурные центры, окруженные автостоянками, свидетельствуют о другом подходе - разделении функций.

Рокфеллер-центр представлял собой смелое возражение градостроительным идеалам Афинской хартии. Подобно крытым пассажам и галереям, в нем показана возможность введения в существующую ткань города крупномасштабных много-

функциональных сооружений. Он демонстрировал взаимосвязь городской жизни, взаимную зависимость различных функций и показал, что, осознав эту взаимосвязь, можно улучшить ткань города.

После Оттерло - возрождение многофункциональных зданий

К концу 50-х годов внутри СИАМа произошли иде
ологические изменения. Принципы функциональ
ного зонирования городов, провозглашенные в тео
рии и на практике в течение предыдущих де
сятилетий, себя не оправдали. Несмотря на некото
рые великолепные проекты отдельных зданий, го
рода в целом не стали более жизнеспособной
и гуманной средой, как об этом мечтали. Напро
тив, многие городские проблемы, такие, как соци
альные взаимосвязи и перенаселенность городов,
которые архитекторы СИАМа пытались решить,
усугубились. V

Крушение идеологии СИАМа лежит в основном в недальновидности его концепции. Ее сторонники видели только то, что отвечало их новым принципам. Об этом хорошо сказал Альдо ван Эйк на конгрессе в Оттерло в 1958 г.: «Произошло огромное заблуждение из-за системы городского анализа: создания четырех ключей, которые не открывают замок. Так как замок никогда не открылся, мы знаем, что эта система так и не нашла путь к человеческому сердцу. Эта система в свое время могла бы внести большой вклад в решение многих проблем, связанных с чудовищными последствиями хаотических городов XX в. Но она была возведена в абсолют. И возвела в абсолют транспорт, жилище и их взаимодействие, не понимая саму природу этих процессов».

Конгресс в Оттерло явился исторически поворотной точкой. Молодое поколение, возглавляемое ван Эйком и другими членами «Группы десяти» (Team 10), отвергло картину города, нарисованную Афинской хартией. Вместо этого они обратились к существующему городу и сложной системе социальных отношений внутри него. Путем нового изучения реальной жизни людей архитекторы «Группы десяти» убедились в недейственности старого подхода СИАМа и начали разрабатывать более реалистичные планировочные модели.

Особое значение для нового анализа имела работа Питера и Элисон Смитсонов. Проведенные ими исследования различных моделей соседских взаимосвязей отразились в системе соединенных между собой зданий, которая соответствовала реальной сети социальных отношений. Такие системы соединенных между собой зданий противоречили доктрине СИАМа о разграничении пространства и изоляции сооружений. Смитсоны объяснили это так: «Эта концепция прямо противоположна произвольной изоляции так называемых сообществ, входящих в жилую единицу, от окружения. Мы считаем, что такая иерархия человеческих взаимоотношений должна заменить функциональную иерархию Афинской хартии».

Улица, раскритикованная современниками, уничтоженная или сведенная к внутренним передвижениям, получила новое рождение в проектах «Группы десяти», в которых она была трансформирована в «Улицы-палубы», или пешеходные пасса-

жи, соединяющие выше уровня земли отдельные здания. Любопытно, что такие комплексы внешне напоминали марсельский блок Ле Корбюзье. Тот же принцип использования идеи «движения по кругу» был применен в их проекте расширения университета в Шеффилде.

Хотя в этих проектах здания были соединены между собой, они все еще оставались монофункциональными, и их планы на уровне земли содержали только зеленые пространства, подобно проектам СИАМа, которые они критиковали. Наземные пешеходные пути были заменены воздушными, хотя именно улица на уровне земли формирует город. Архитекторы «Группы десяти» не до конца принимали пространственную форму и размеры старого города. В журнале «Architectural Design» так говорится об этом: «Не совсем верно воспроизводить старую модель. Если рассматривать новое направление как источник идей в градостроительстве, должны появиться более радикальные формы».

Проекты «Группы десяти» не повторяли старый образец. Они предлагали новую возможность строительства внутри существующей модели, подчеркивая идею связей и разрабатывая словарь соответствующих элементов - звено, перемычка, остов, ось. Их идеи были ориентированы на мобильное общество, так же как Афинская хартия выражала дух индустриального общества. Возрастающая подвижность требовала соответствующих изменений. Здания уже рассматривались не как законченные сооружения с жесткой программой и связями, а как подвижные структуры, легко приспосабливаемые для разнообразных условий и функций.

Проект Свободного университета в Западном Берлине архитекторов Кандилиса, Жозика и Вудса дал импульс этой идее. Авторы объясняли это так: «задача состоит не в том, чтобы построить гибкие сооружения, а в том, чтобы создать среду, в которой здания будут соответствовать своей функции, и организовать взаимодействие между этими зданиями и их окружением».

Это был уже подход к понятию многофункционального использования. В определенной степени проект университета в Западном Берлине дал новую жизнь городскому зданию. Он вернул прежнее значение пешеходной улице и создал сооружения, которые могут быть использованы для различных функций соответственно социальной потребности и пространственной необходимости.

С этим проектом появилось новое сугубо городское понятие «mat building» 1 . Его существенными элементами были структурная сетка и система передвижения. Внутреннее разделение и внешнее выражение различных функций - две святые идеи современной архитектуры - отвергаются.

В действительности эта схема была мини-городом. Но все же «mat building» был детищем современного архитектурного движения и входил в мегаструктуру всего города, рассматриваемого как единое сооружение.

1 Под этим понятием подразумевается здание, в котором план определен одним структурным принципом - например, коммуникационными связями, сложением унифицированных функционально-планировочных элементов и т. д. (см. А. Лю-хингер «Структурализм в архитектуре и градостроительстве»)

19. Ж. Кандилис, А. Жозик, С. Вудс, М. Шидгельм. Свободный университет в Зап. Берлине. План и общий вид. Мегаструктура здания все еще изолирована от контекста окружающей среды

Рейнер Бэнем так определил мегаструктуру: «С одной стороны, это замкнутая, даже монументальная, несущая структура, с другой - различные со-

четания обитаемых ячеек, вышедшие из-под контроля архитектора». Так или иначе, развитие понятия «mat» создало гибкое сооружение, которое может быть приспособлено для разных функций. Оно отвергало как жесткую монофункциональность более ранних моделей, так и монументальность мегаструктур. Такое сооружение было поливалентным и могло приспособиться к различным городским структурам. Оно могло послужить отправной точкой для нашего исследования на историческом фоне.

Идея многофункционального здания отошла от ограничивающего понятия мегаструктуры, так как она вновь приняла ткань города за основу и рассматривает его как звено в городском контексте.

Важно понять значение этой идеи. На первый взгляд может показаться, что она архаична и уводит нас от мечты о будущем: совершенно другом - мире группы Аркигрэм - новом героическом будущем, перенесенном в галактику.

Многие видели в аркологии Паоло Солери возможное воплощение этой мечты. Но даже если и будет экономически и технически реально создать такую «мегаархитектуру-скульптуру» (Super Sculptural architecture), какая же нужна политическая структура общества, чтобы заставить людей жить в таком пожизненном заключении? Нет необходимости ссылаться на Поппера и его теории относительно утопий, чтобы понять все последствия воплощения этой идеи для человека. По Сравнению с ним Лучезарный город был просто эмбриональным опытом такого города будущего. Аркология никогда не станет новым направлением, ибо даже прекрасная, она является окончательным окаменением отдельных городских динозавров.

Возврат к ранее отвергнутой традиционной городской структуре не архаичен, а напротив, заново

открывает возможности городской жизни на основе свободы человека внутри демократичной политической структуры. Внешнее сходство современной городской структуры с городами прошлого не должно помешать увидеть их принципиально отличный характер.

Неверно обращаться к историческим примерам, чтобы найти нужное решение. Несмотря на то, что возрождение венского стиля эпохи грюндеров (Griinderzeit, 1870-1890 гг.) в видении братьев Крие для нас привлекательно, подобное упрощение будет так же губительно для городской жизни, как и мечты Солери.

Хотя новое городское пространство все еще использует синтаксис улиц и площадей для своего выражения, элементы, которые будут его формировать, стали другими. Мы не можем не видеть, что живем в постиндустриальном обществе, что мы ожидаем свободу возможностей, передвижения и комфорта, которая была недоступна нам в городах прошлого. Возможность создать такие условия зависит от эффективности искусственной среды, которую мы формируем, и в этом отношении пионеры современной архитектуры были правы.

Но она также зависит от эмоционального отклика, который пробуждает в нас искусственно созданная среда. Принятие этого противоречия городской среды открывает путь в будущее.

Многофункциональные сооружения должны соответствовать не только функциональным потребностям нашего времени, но и городской ткани, в которой они находятся, и ее духовной и общественной сущности.

В надежде, что многофункциональные сооружения расширят словарь градостроительного языка, я хотел бы рассмотреть их потенциал как неотъемлемый элемент городской структуры.

Часть II. ПРИМЕРЫ МНОГОФУНКЦИОНАЛЬНЫХ
ЗДАНИЙ

Архитекторы Аффлек, Десбаратс, Димакопулос, Лебенсольд, Сайз: площадь Бонавантюр, Монреаль, Канада, 1967